Процесс реформирования коммунистического режима в Чехословакии в 1989 году под давлением народных выступлений был бескровным, именно поэтому получил название “бархатной революции”.

Она началась ровно четверть века назад, когда тысячи учащихся ВУЗов собрались в Праге на демонстрацию, чтобы отметить Международный день студентов. Мирная акция закончилась насилием – полиция блокировала и жестоко избила студентов, принимавших участие в манифестации. Тот разгон породил серию новых выступлений – не только в столице, но и в других городах. 19 ноября в Праге было образовано движение “Гражданский форум”, к которому присоединились диссиденты, представители церкви, деятели культуры и студенты. Его неформальным лидером стал правозащитник и драматург Вацлав Гавел.

Бархатная революция и бархатный развод

Сила и завоевания протестов нарастали с каждым днем. 24 ноября вся верхушка Коммунистической партии, в том числе – ее генеральный секретарь Милош Якеш, подала в отставку. И вскоре одна из самых репрессивных коммунистических диктатур в Восточной Европе была свергнута. 29 декабря лидер оппозиции Вацлав Гавел был избран президентом страны, годы существования которой были уже сочтены.

Для Чехословакии крушение коммунистического режима стало лишь переходным этапом. За “бархатной революцией” последовал “бархатный развод”. В 1992 году из-за роста разногласий между политиками на национальной почве парламент принял решение о разделении страны. С 1 января 1993 года существуют два независимых государства: Чешская Республика и Словакия.

Сегодня среди граждан этих стран отношение к событиям осени 89-го и их последствиям неоднозначное. Недавние опросы общественного мнения показали, что лишь около 60% чехов и 50% словаков относятся к ним положительно.

Бархатная революция: развитие событий

"Бархатная революция" в Чехословакии - самая бескровная в бывших социалистических странах - началась с разгона мирной демонстрации студентов, направлявшихся к пражскому Граду. Правительственные войска перегородили улицы, и когда с бронетранспортера раздалась команда "Поворачивайте налево!", кто-то из толпы крикнул: "Никогда больше не повернем налево". Узнав о 38 раненых студентах, вся страна вышла на улицы; 25 ноября на пражском стадионе собралось 750 тысяч человек, которые требовали перемен.

В Чехословакии, через несколько месяцев после падения коммунистического режима провели расследование событий 17 ноября, потому что, как утверждала пресса, один из студентов погиб. Было установлено, что все начальные этапы волнений осуществлялись чешской госбезопасностью. И демонстрация, и ее подавление были частью плана, а "погибший студент" оказался вполне живым сотрудником госбезопасности. Это подтвердил и глава управления разведки Чехословакии генерал Алоиз Лоренц, добавив, однако, что они со своей задачей не справились: в результате революции им полагалось поставить у власти либерального коммуниста, но события вышли из-под контроля.

Бархатная революция: происхождение названия

Откуда произошло название «Бархатная революция», досконально неизвестно. Петр Питгарт утверждает, что название было придумано иностранными журналистами. По другой информации, автором термина стала пресс-секретарь Гражданского форума Рита Климова (первая супруга Зденека Млынаржа, в 1990-1991 посол Чехословакии в США).

В Словакии этот термин не употреблялся: от начала событий использовалось название «Нежная революция». Это выражение в контексте «Та ваша революция - такая другая, такая нежная» впервые публично употребил Владимир Минач в телевизионной беседе со студентами в ноябре 1989.

Термин «Бархатная революция» применяется и в других восточноевропейских странах, где в конце 1980-х - начале 1990-х произошёл бескровный переход от социалистической системы к либеральной. Впоследствии термин «Бархатная революция» стал применяться для обозначения ненасильственной революции вообще. Сегодня на смену этому термину приходит более популярный - «Цветная революция».

17 ноября на улицы вышли студенты — демонстрация была организована в память Яна Оплетала, чешского студента, погибшего в 1939 году во время протестов против нацистской оккупации Чехии. Около 15 тысяч человек прошли от пражского района Альбертов на холм Вышеград к гробу поэта Карела Гынека Махи.

После завершения демонстрации студенты направились в центр Праги на Вацлавскую площадь. Постепенно к ним присоединялись горожане. Эта акция уже было несогласованной, поэтому полиция не позволила процессии дойти до площади. День закончился тем, что демонстранты были разогнаны, некоторые были избиты.

20 ноября студенты столицы объявили о забастовке. Одновременно в центре Праги и в других городах начались массовые демонстрации. К акциям студентов присоединились представители интеллигенции, а впоследствии и рабочие. На пятый день массовых демонстраций ушло в отставку политбюро ЦК КПЧ, пало правительство.

26 ноября в центре Праги митинг с участием около 700 тысяч человек. На следующий день люди устроили забастовку с требованием отменить статью конституции о главенствующей роли коммунистической партии, а также отправить в отставку скомпрометировавших себя представителей партии и правительства и провести свободные выборы.

29 ноября 1989 года парламент отменил статью конституции о руководящей роли коммунистической партии. В течение месяца парламент был реорганизован.

В начале 1993 года Чехословакия перестала существовать, на ее месте возникли два новых государства — Чешская и Словацкая Республики. В Чехии 17 ноября объявлено Днем борьбы за свободу и демократию.

Бескровная смена политических режимов в Восточной Европе в 1989–1990 годах получила название «бархатных революций». ОУ приводит (в сокращении) статью британского историка Тимоти Гартона Эша «„Бархатная революция“ как мирный способ смены режима», опубликованную к 20-летию падения коммунизма в Центральной Европе.

Термин «бархатная революция» был введен в оборот осенью 1989 года, для того чтобы подчеркнуть особый характер смены режима, достигнутой путем договоренностей и представлявшей собой настоящее действо с участием мирных масс, которая произошла в маленьком центральноевропейском государстве, ныне уже не существующем. Насколько мне удалось выяснить, первоначально это выражение стали использовать западные журналисты, а потом его взяли на вооружение Вацлав Гавел и другие лидеры чешской и словацкой оппозиции. Затем это весьма привлекательное словосочетание употребляли многие авторы, в том числе и я, применительно ко всей совокупности эпохальных перемен, произошедших в Польше, Венгрии и Восточной Германии, именуя их «бархатными революциями 1989-го».

Двадцать лет спустя, летом 2009 года, в Исламской Республике Иран был организован показательный процесс над политическими лидерами и мыслителями, которых обвинили в попытке организации enghelab-e makhmali, что в точности и означает «бархатная революция». За прошедшие годы важные события, имевшие место во многих странах, включая Эстонию, Латвию, Литву, Южную Африку, Чили, Словакию, Хорватию, Сербию, Грузию, Украину, Белоруссию, Кыргызстан, Ливан и Бирму, получили свое название путем прибавления к слову «революция» того или иного определения. Мы читали о «поющей революции» в прибалтийских государствах, о «мирной», «совершенной путем переговоров» революции в Южной Африке и Чили, о «революции роз» в Грузии, об «оранжевой революции» на Украине (теперь, после оранжевой революции, цвет вообще широко используется), о «кедровой революции» в Ливане, о «революции тюльпанов» в Кыргызстане, электоральной революции (общее название для подобного рода явлений), «шафранной революции» в Бирме и наконец, совсем недавно - о «зеленой революции» в Иране. Часто, как и в самом первом случае, в Чехословакии, эти броские определения становились популярными в ходе взаимодействия иностранных журналистов и политических активистов в странах, где происходили эти события.

События, о которых идет речь, с очень разной степенью достоверности можно было бы описать как попытки (и отнюдь не всегда удачные) осуществить мирную, путем договоренностей смену режима (подобно тому как это происходило в 1989-м), которая включала бы в себя элементы массового протеста, социальной мобилизации и ненасильственных действий. Создается впечатление, что «бархатная революция» - это не только прошлое, но и настоящее, а также, возможно, и будущее. Возникнув первоначально как название уникального исторического события - «бархатной революции» 1989 года в Чехословакии, - это выражение стало нарицательным, просто «бархатной революцией» и теперь обозначает определенную категорию событий.

Ненасильственная революция

Если воспользоваться намеренно широким обобщением, идеальный тип «бархатной революции» 1989 года контрастирует с идеальным типом революции 1789-го, который затем получил свое развитие в российской революции 1917 года и китайской революции под руководством Mao. Идеальный тип революции 1789-го - это революция насильственная, утопическая, с явно выраженным классовым характером, для которой характерна нарастающая радикализация, достигающая наивысшей точки в терроре. Как известно, Мао Цзэдун однажды заметил, что революция - не званый обед, и продолжил: «Революция - это восстание, акт насилия, в ходе которого один класс свергает другой… Чтобы устранить несправедливость, необходимо выйти за установленные пределы, и нельзя устранить несправедливость, не выходя за эти пределы».

Идеальный тип революции 1989 года - это, напротив, революция ненасильственная, антиутопическая, реализующая интересы не какого-то одного класса, а широких социальных коалиций, в ходе которой используется социальное давление масс, «власть народа», с тем чтобы заставить действующее руководство пойти на переговоры. Наивысшая точка здесь - не террор, а компромисс. Если символ революции образца 1789-го - это гильотина, то революции 1989 года - это круглый стол.

Термин «ненасильственная революция», по мнению многих, содержит внутреннее противоречие. На протяжении двухсот лет революция ассоциировалась с насилием. В этом кроется одна из причин того, что, классифицируя революции нового типа, люди стараются использовать смягчающие прилагательные. В процессе споров, которые осенью 1989-го вели между собой лидеры первой «бархатной революции» в Праге, один чешский диссидент поставил вопрос о том, применимо ли вообще в данном случае слово «революция», поскольку оно подразумевает насилие. «Давайте откажемся от любых форм террора и насилия, - призывал информационный бюллетень Гражданского форума от 2 декабря 1989 года. - Наше оружие - любовь и ненасилие».

В случае папы римского Иоанна Павла II и Аун Сан Су Чжи, а также других бирманских буддистов можно сказать, что для них выбор мирных средств определялся моральными и религиозными соображениями. «Побеждать зло добром!» - часто повторял польский Папа. Но в большинстве случаев это не моральный, а стратегический выбор (и в этом нет ничего плохого). Определяющая особенность революции, подобной 1989 году, состоит в том, что те, кто желает изменений, делают стратегический выбор в пользу ненасильственных действий. Таким образом, понятие «бархатная революция» можно также рассматривать как и другую категорию или частично совмещать с другой категорией - гражданским неповиновением.

В свое время Лев Троцкий охарактеризовал революцию как «насильственное вторжение масс в область управления их собственными судьбами» 23. В «бархатных революциях» есть элемент принуждения, но нет насилия. В разговорной речи мы употребляем выражение «сила численного превосходства», и именно этот вид силы мы здесь имеем в виду. «Если я увижу двести тысяч человек, я уйду в отставку», - опрометчиво заявил украинский президент Леонид Кучма в связи со сравнительно небольшой демонстрацией оппозиции за несколько лет до «оранжевой революции». В 2004 году на улицах Киева собралось примерно 500 000 «оранжевых» протестующих - и ставленник Кучмы был вынужден уйти в отставку вскоре после своей полученной обманным путем победы на выборах. Подобные события характеризуются массовостью, так что, оценивая численность протестующих, журналисты прямо-таки складывают поэмы. Сколько демонстрантов с зеленой символикой заполнили улицы Тегерана от площади Революции (Enqelab) до площади Свободы (Azadi) в незабываемый день 15 июня 2009-го? Два миллиона? Три миллиона? Никто точно не знает и никогда не узнает.

Революции 1789 года во Франции, 1917-го в России, 1949 года в Китае носили очевидно утопический характер: все они обещали рай на земле. В противоположность этому «бархатная революция» - типично антиутопическая или, по крайней мере, не утопическая. В какой-то конкретной стране такая революция стремится создать политические и юридические институты и социально-экономические структуры, уже существующие в других местах (например, в уже сложившихся либеральных демократических государствах) и/или, как утверждается (зачастую неверно или с большой долей ретроспективной идеализации), те, которые существовали в этой стране прежде. Историограф Французской революции Франсуа Фюре высказывал сомнение, можно ли вообще называть «бархатные революции» 1989 года революциями, поскольку они не породили «ни одной новой идеи». В этом смысле они ближе к более ранним революциям, имевшим место до 1789-го, которые и дали этому явлению такое название, означавшее «виток», «вращение», поворот колеса назад к реальному или воображаемому лучшему прошлому.

В качестве замечательного примера понимания революции как реставрации, восстановления утраченного Ханна Арендт приводит надпись на большой печати кромвелевского Содружества 1651 года (на пике Английской революции): «Свобода, Божиим благословением восстановленная». В 1989-м Польша могла бы написать на своей печати (если бы она была) те же самые слова. «Возвращение в Европу» - один из главных девизов Центральной Европы в 1989 году - еще одна вариация на тему революции как реставрации. Большинство последующих событий, претендующих называться «бархатной революцией», представляют собой примерно такое же сочетание идеализируемого национального прошлого и лучшего настоящего, которое существует где-то в другом месте. И хотя этим движениям свойственны некоторые нереалистичные, идеалистические ожидания, безусловно, ни одно из них не основано на утопической идеологии и не обещает нового рая на земле. «Новая идея» здесь кроется не в сути идеологических устремлений, а в самой форме революционных изменений.

Термин «ненасильственная революция», по мнению многих, содержит внутреннее противоречие. На протяжении двухсот лет революция ассоциировалась с насилием. В этом кроется одна из причин того, что, классифицируя революции нового типа, люди стараются использовать смягчающие прилагательные.

Сказать, что революции 1789–1917–1949 годов имели классовую основу, было бы, конечно, грубым историческим упрощением и, пожалуй, даже искажением. Как известно, большевистская революция на самом деле не была героической массовой акцией рабочего класса. Тем не менее будет справедливо сказать, что революционные лидеры, такие как Ленин и Mao, нередко утверждали, что они действуют от имени класса или классов - «рабочих и крестьян» и т. п. В «бархатных революциях» призыв, как правило, обращен ко всему обществу, нации, народу. Движущей силой здесь часто выступает национализм (или патриотизм, смотря по обстоятельствам и в зависимости от интерпретации); он же может породить и более насильственные движения. На практике стратегический ключ к мобилизации масс, когда мирные толпы, численность которых не поддается точной оценке, выходят на улицы и появляется та самая «власть народа», часто заключается именно в создании самых широких коалиций между классами, между сегментами общества, между различными группами интересов, которые в обычных условиях не сотрудничают друг с другом и в отношении которых недемократические лидеры могли применять принцип «разделяй и властвуй».

В революциях старого типа экстремистски настроенные революционные лидеры - якобинцы, большевики, маоисты - подстрекали разъяренные толпы на улицах к радикальным действиям, в том числе к насилию и террору, во имя утопии. Вспомните хунвейбинов! В революциях нового типа народ выходит на улицы, чтобы заставить власти сесть за стол переговоров. Момент максимальной мобилизации масс - это и есть момент поворота к переговорам, то есть к компромиссу. В некоторых случаях - к жестким репрессиям, по крайней мере на какое-то время. Еще одна особенность «бархатной революции» состоит в том, что для достижения успеха зачастую требуется довольно много времени и приходится переживать немало неудачных попыток, в процессе которых лидеры оппозиции, а также кое-кто из находящихся у власти извлекают уроки из собственных ошибок и провалов, как это было, например, в Польше, Сербии и на Украине. Говоря словами Сэмюэля Беккета, «fail again, fail better» («еще неудача, еще провал - тем лучше»). В следующий раз обе стороны поступят иначе. В конечном счете наступает момент, когда обе стороны готовы к согласованным действиям.

Итак, данное явление имеет и другое название - «революция через договоренности» (negotiated revolution). Исключительно важный вопрос - что будет с правящей элитой? При новом руководстве представителей прежнего режима, готовых к переменам, - от президентов, таких как Фредерик Виллем де Клерк, до местных аппаратчиков и агентов тайной полиции - вместо гильотин и фонарных столбов ожидает вполне сносное, а то и прямо-таки радужное будущее. Они не только останутся в живых и не просто останутся на свободе; они смогут частично сохранить свое социальное положение и материальное состояние или превратить свою прежнюю политическую власть в экономическую («номенклатурная приватизация»), что иногда удивительным образом помогает им вернуться к власти политической, но уже в соответствии с более демократическими процедурами (как, например, это произошло с бывшими коммунистами по всей посткоммунистической Европе). В «бархатных революциях» выживают не только такие, как аббат Сийес. Людовику XVI удается сохранить приятный небольшой дворец в Версале, а Мария-Антуанетта создает новую, пользующуюся успехом линию высококачественного дамского белья.

Подобного рода непростые и с моральной точки зрения даже неприятные компромиссы с деятелями прежнего режима присущи «бархатным революциям» и являются их неотъемлемой частью. Это, по точному выражению Эрнеста Геллнера, - цена бархата. Однако такие компромиссы порождают свои собственные формы постреволюционной патологии. Проходят годы, и возникает ощущение отсутствия революционного катарсиса; какие-то подозрительные разговоры о подозрительных сделках между старыми и новыми элитами за закрытыми дверями, и среди всего прочего - чувство глубокой исторической несправедливости. Вот он я, средних лет рабочий судоверфи в Гданьске, оставшийся без работы в результате болезненного неолиберального перехода к капитализму, в то время как там, за высокими оградами новых вилл с бассейнами, полными полуголых девочек, которые бокалами глушат шампанское, бывшие коммунистические руководители и бывшие агенты тайной полиции наслаждаются жизнью, что твои миллионеры-капиталисты. И свой первый миллион каждый из них украл у государства именно во время «бархатной революции».

Никакого идеального решения этой проблемы не существует, но я могу предложить два частичных. Во-первых, в отсутствие революционного катарсиса (того момента дикой оргии, когда палач поднимает отрубленную голову короля) и уголовного правосудия в отношении совершенных ранее преступлений тем более важно публично и честно рассказать о непростом прошлом своей страны, что стало бы символическим шагом. Только это позволит провести четкую черту между тяжелым прошлым и лучшим будущим. Вот почему я утверждаю, что важнейшим дополнением к «бархатной революции» должна быть так называемая комиссия правды. Во-вторых, для достижения длительного успеха жизненно важно как можно скорее установить верховенство закона; коррупция же оказывает глубоко разрушительное действие. «Скорость важнее точности» - известный девиз по-своему беспощадного чешского приватизатора и приверженца свободной торговли Вацлава Клауса, который означает, что долгосрочные перспективы приносятся в жертву краткосрочным. Следует отметить и еще одну особенность некоторых «бархатных революций». Мы привыкли думать о революции как о чем-то диаметрально противоположном выборам: здесь - насильственное свержение диктатуры, там - мирная передача власти в условиях демократии. Тем не менее в последнее десятилетие появилось немало примеров «бархатных революций» (от Сербии до Украины и Ирана), когда именно выборы становились катализатором революции нового типа. В гибридных, полуавторитарных режимах проведение выборов (хотя и не полностью свободных, с серьезным искажением в виде контроля властей над телевидением) дает толчок к мобилизации сторонников оппозиционного кандидата, будь то Воислав Коштуница в Сербии, Виктор Ющенко на Украине или Мир-Хоссейн Мусави в Иране. В этом случае реальная или предполагаемая подтасовка результатов выборов действующими властями приводит к еще более широкой социальной мобилизации, когда уже выдвигаются требования не просто изменить что-то в системе, а изменить саму систему. Цветная символика оппозиционного кандидата - оранжевая на Украине, зеленая в Иране - становится или, по крайней мере так утверждается сегодня, должна стать цветом всей обманутой нации, цветом «цветной революции». Таким образом, можно предложить еще одно название для рассматриваемого явления или большого подмножества подобных явлений - «электоральная революция».

Глядя на недавнюю историю электоральных революций, благоразумный авторитарный правитель мог бы прийти к следующему умозаключению: не надо рисковать и проводить вообще какие-либо выборы! Но поразительно, сколь немногие из них действительно делают такой вывод. Формальная демократия, понимаемая как периодическое проведение публичных церемоний под названием «выборы», была установлена как одна из наиболее широко распространенных международных норм. Выборы представляют собой не только (если можно так выразиться) дань, которую порок платит добродетели; сегодня это, вероятно, еще и часть общепринятых способов легитимизации, к которым прибегает любой уважающий себя диктатор. В девяти случаях из десяти авторитарные правители могут стать победителями на этих выборах (или «выборах») в результате некоторой комбинации подлинной общественной поддержки, клановых предпочтений, контроля над СМИ, пропаганды, коррупции, запугивания и прямой подтасовки бюллетеней. Например, в Сербии Слободан Милошевич действительно выиграл ряд по меньшей мере полусвободных (даже на три четверти свободных) выборов, прибегая лишь к незначительной подтасовке бюллетеней, прежде чем утратить власть в ходе электоральной революции 2000 года. Высокомерие, основанное на прежних успехах, услужливо подталкивает таких правителей в объятия Немезиды.

Революция нового типа: попытка научной гипотезы

Моя задача здесь сводилась к тому, чтобы представить, схематично и в самых общих чертах, свою гипотезу, с тем чтобы впоследствии уточнить и проверить ее, в том числе указав условия, при которых - со временем - ее можно было бы признать более или менее убедительной. («Большая или меньшая убедительность» означает качественное, вероятностное дополнение историка к строгому, количественному научному подтверждению или опровержению.) Гипотеза моя состоит в том, что 1989-й утвердил новую модель ненасильственной революции, которая сейчас все чаще вытесняет прежнюю модель насильственной революции, ассоциирующейся у нас с 1789 годом (или как минимум конкурирует с ней).

Во-первых, очень важно обратить внимание на особо подчеркнутое слово «утвердил» (established) (в противоположность слову «создал заново» - invented). Чехословацкая революция, возможно, была первой, получившей название «бархатной», но в 1989-м Центральная Европа не взяла такую модель развития событий из воздуха. Подобные процессы возникали и раньше, и не только в Центральной Европе: неудавшиеся попытки освобождения в 1953 году (Восточная Германия), в 1956-м (Венгрия), в 1968-м (Чехословакия), в 1970–1971-м и в 1980–1981 годах (Польша), - но и в Чили: мобилизация масс с целью свержения генерала Пиночета, где плебисцит 1988 года предшествовал событиям 1989-го в Центральной Европе; и на Филиппинах: отстранение от власти Маркоса в 1983–1986 годах (в результате этих событий в обиход вошел замечательный филиппинско-английский термин «people power» - «власть народа»); и в Португалии: «революция гвоздик» в 1974–1975-м (вероятно, это и была первая «бархатная революция» в послевоенной Европе); и так далее, в глубь истории, вплоть до знаковой фигуры Ганди в Индии.

Итак, мое предположение состоит только в том, что в 1989 году эта модель утвердилась, в том смысле, что, будучи событием гигантского масштаба, изменившим мир (или цепочкой таких событий), произошедшее в 1989-м стало главной исторической точкой отсчета для преобразований подобного рода, а также в том смысле, что начиная с 1989 года в истории, похоже, было уже намного больше революций нового, нежели старого типа. По крайней мере, так нам говорят те, кто называет эти события бархатными, цветными, мирными, электоральными, совершенными путем переговоров, оранжевыми, шафрановыми, кедровыми, зелеными и прочими революциями, а также революциями роз, тюльпанов и т.д.

Во-вторых, здесь содержится преувеличение. Не все, что называют революцией, является таковой на самом деле. Наши глянцевые журналы полны всякой ерунды о «революции» в обувном дизайне, в английской кулинарии, в банковских услугах для физических лиц и в конструкциях пылесосов; но все мы знаем, что это всего лишь гипербола. В последние двадцать лет иностранные журналисты поспешно прилепляли штамп «революция» (плюс броский эпитет) к любым событиям, связанным с массовыми уличными протестами, которые внешне, быть может, и напоминали Прагу 1989-го, но по сути могли быть совершенно иными. Иногда оказывается, что сами эти журналисты - ветераны прежних революций, в том числе и 1989 года; а другие, возможно, просто хотели бы быть таковыми. И для того чтобы ваш репортаж попал на первую полосу, лучший способ - употребить слово «революция», которое по силе почти не уступает сообщению о реальном кровопролитии. Это, в свою очередь, отчасти объясняется тем, что и читатели, и редакторы осознанно или не совсем соотносят слово «революция» с кровопролитием. Прежние стереотипы живучи.

Однако с прозвучавшим предостережением не все так просто. Дело осложняется тем, что этот, казалось бы, поверхностный журналистский штамп иногда помогает самим участникам событий по-другому охарактеризовать или даже иначе осознать то, что они делают. Рассказ, изложенный иностранным журналистом, становится частью их собственной истории. Осмысление событий как революции помогает их таковой и сделать. Образуется замкнутый круг «наблюдатель - действующее лицо - наблюдатель».

И все же нам необходимы более серьезные критерии, нежели просто наименование, чтобы должным образом определить, что именно следует считать революцией нового типа. В литературе, посвященной революциям, обычно различают революционную ситуацию, революционные события и последствия революции. С последним труднее всего. Мне нравится новое определение революции - или определение революции нового типа, - предложенное Джорджем Лоусоном в его важном труде «Революции через договоренности». Революция, пишет он, - это «быстрая, массовая, решительная системная трансформация основных институтов и организаций общества». (Такое определение справедливо подразумевает, что массовые ненасильственные акции могут быть «решительными», но без кровопролития.)

Применить тест Лоусона к каждой отдельной стране и региону - дело специалистов. Полагаю, что большинство стран Восточной и Центральной Европы, включая страны Балтии, этот тест очевидным образом пройдут, равно как и Южная Африка. Для Юго-Восточной Европы определение «быстрая» в ряде случаев может оказаться не вполне подходящим, но по большей части происходившие там преобразования имели системный характер. Что касается Грузии и Украины, здесь уместно поставить очень большие знаки вопроса. Кыргызстан, безусловно, не пройдет тест Лоусона. Что можно сказать относительно Ливана? В некоторых странах (по крайней мере на данный момент) движение, ставившее своей целью быстрые, массовые, решительные системные преобразования, было просто подавлено. Один из самых ярких примеров - Бирма, но нам не следует забывать, что подобные случаи встречались и в Европе: в 2006 году попытки «бархатной революции» были успешно пресечены в Белоруссии. Многие считают, что наиболее значимым из всех поражений было подавление движения китайских студентов и рабочих, начавшееся с кровопролития на площади Тяньаньмэнь 4 июня 1989-го (напомню, в тот самый день, когда в Польше состоялись первые полусвободные выборы).

Список несомненно успешных случаев не так уж велик. По большей части они сосредоточены только в одном регионе - в посткоммунистической Европе, и опять же в большинстве своем в пределах культурно-исторического Запада, если (с позволения Сэмюэля Хантингтона) включить в него Латинскую Америку и мир православного христианства. Возможным исключением могли бы стать Филиппины, но Филиппины - в значительной степени христианское общество. Независимо от того, пройдет ли тест Лоусона «кедровая революция» в Ливане или не пройдет, она имела место в стране, которая также почти на 40 процентов христианская. Большое значение «зеленой революции» в Иране состоит в том, что она происходила в сугубо мусульманском обществе, в своеобычной исламской республике, и даже избрала своим цветом зеленый цвет ислама. Но может ли кто-нибудь назвать хотя бы одну очевидно успешную «бархатную революцию» в преимущественно мусульманской стране? (Мали? Мальдивы?) Либо в стране, где преобладает буддизм или конфуцианство?

Похоже, существует статистическая корреляция между выбором в пользу ненасильственных действий и в целом либерально-демократическими последствиями. Однако не следует совершать ошибку и принимать формальную корреляцию за причинно-следственную связь. Не исключено, что общества, которые делают выбор в пользу ненасильственных методов, также более восприимчивы (и лучше приспособлены) к становлению и укреплению либеральной демократии.

Рубеж 80-90 гг. XX века является особенно значимым в истории Польши, Чехословакии, Болгарии, Румынии. В это время прошли бархатные революции в Восточной Европе, коренным образом изменившие расстановку политических сил в этом регионе.

«Бархатной революцией» в исторической науке принято именовать политические перевороты в ряде восточноевропейских стран. Революционными они считаются, потому как принесли глубокие перемены в сфере экономики, политики, культуры, трансформировали модель общественного устройства. Бархатными их называют потому, что изменения совершались без массовых кровопролитий, за исключением событий в Румынии с жестоким убийством диктатора.

Румыния (1989г)

Бархатная революция в Чехословакии

Польша


Бархатные революции в восточной Европе произошли в достаточно короткие сроки и имели схожий сценарий развития. Этому есть объяснение: их вдохновители преследовали одни и те же цели, высказывали общее недовольство существующим режимом власти и ссылались на одни и те же причины неудовлетворительного уровня жизни.

Причины бархатных революций в странах Восточной Европы

Существует мнение, что начало бархатных революций в странах Восточной Европы связано с несколькими основными факторами:

• Кризисное положение социалистической модели развития. Тоталитаризм и авторитарность власти стали тормозом в развитии научно-технического прогресса (НТП) и помехой для процветания в сфере экономики. Страны восточноевропейского региона значительно отставали от капиталистических государств, с которыми когда-то шли «рука об руку» по многим показателям. Различия были заметны и в уровне жизни людей: страдало качество медицины, наблюдался регресс социальной обеспеченности, духовной и образовательной сферы.
• Ухудшение положения государств Восточной Европы на международной арене. Виной этому явилась командно-административная система управления, для которой характерно централизованное экономическое планирование и сверхмонополизм. Неповоротливость этой системы привела к неэффективности производства, его отставании, задержке научно-технической революции. С конца 1970-х гг. руководство стран Западной Европы и Соединенных штатов Америки относилось к странам социалистического лагеря как к второстепенной силе в мировой политике и экономике. Конкурировать на равных с капиталистическими державами восточноевропейские государства могли разве что в военной сфере, но и то за счет ресурсов военного потенциала Советского Союза.
• «Перестройка». Прогрессивная восточноевропейская молодежь, наблюдая за процессом реформирования идеологии, политики и экономики в СССР, ожидала, что подобные преобразования коснуться и их родины, что приведет к улучшению ситуации в общественно-политической сфере.
• Несостоятельность политических партий. Для проведения преобразований и улучшения уровня жизни населения страны Восточной Европы в годы бархатных революций нуждались в зрелой политической силе. К правящей партии доверие было утрачено: она воспринималась как часть советской бюрократической машины, внутри нее также наметились противоречия – началась борьба консерваторов и реформаторов, что также ослабило ее позиции.
• Национальная гордость. Недовольство людей политикой Советского Союза в отношении внутренних процессов на территории Восточной Европы.
• Формирование нового мирового порядка, вызванного завершением конфронтации между Западом и Востоком.
• Идеологическое единообразие.

Последствия бархатной революции в Восточной Европе

• Конец коммунистического режима. Компартии во всех странах-участниках революций претерпели распад. Часть из них преобразовалась в политические организации социально-демократического типа.
• Смена идеологии. Социалистические идеалы утратили популярность. В экономике начался курс на капитализм: стартовала приватизация госсектора, поддержка бизнеса, началось создание рыночных отношений. В политике был взят курс на многопартийность.
• Курс на демократизацию всех сфер жизни.
• Улучшение уровня жизни людей. Поначалу переход к капитализму дался странам Восточной Европы нелегко – инфляция, производственный спад, бедность населения. Но уже к середине 90-х гг. удалось справиться с этими трудностями.
• Интеграция восточноевропейских государств в Европейские организации, расширение НАТО, Евросоюза в восточные регионы.
• Прекращение существования военно-политического альянса с СССР – Организации Варшавского договора, вывод войск Советского Союза с восточноевропейской территории.

Вывод войск Советского Союза из Польши

Бархатные революции в Восточной Европе: итоги

Помимо вышеописанных последствий политических переворотов, Бархатные революции в странах Восточной Европы привели к их вестернизации. Переняв опыт своих западных коллег, они встали на путь развития демократического общества, системы многопартийности и плюрализма в политике, был провозглашен принцип разделения властей.

В Восточной Европе утвердилась парламентская система. Ни в одном из государств до сих пор не наблюдается сильной президентской власти. Этому поспособствовало мнение политической элиты, что президентство, по типу тоталитарной власти, может затормозить демократизацию. Вся полнота власти сосредоточена в руках Парламента, исполнительная ветвь власти принадлежит правительству. Его состав утверждается парламентариями, они же контролируют его деятельность, принимают государственный бюджет и законы.

Многие историки считают, что бархатные революции в Восточной Европе можно назвать предвестниками распада Советского Союза на отдельные государства.

Особую роль бархатные революции сыграли в процессе завершения Холодной войны. Сменив свою идеологию, политические и экономические приоритеты, они пошатнули положение СССР, спровоцировали давление на Союз со стороны Штатов. В ходе встреч советского и американского лидера был подписан ряд двусторонних соглашений, ограничивающих гонку вооружений.

Понятие «бархатной революции» возникло в период демократического переходного процесса в странах Центральной и Восточной Европы в период крушения коммунистической системы. Речь шла о мирном переходе власти от однопартийного режима к оппозиции. Этот мирный переход предполагал (в Польше, Чехословакии, Венгрии) диалог между властью и оппозицией (выражавшийся в так называемых Круглых столах). Что касается государств СНГ (Грузия, Украина, Киргизия), то сходство с восточноевропейской моделью неполное: отсутствует такой существенный элемент перехода власти как поиск консенсуса, взаимных договоренностей. В связи с этим ситуацию следует определить скорее как переворот, то есть захват власти оппозицией на не правовой основе.

"Бархатная революция" в Чехии

В «бархатных революциях» есть много различий (в конкретной ситуации, расстановке сил, побудительных причинах). Но есть и общие черты. К ним относятся: конфликт легитимности и законности, неправовая передача власти – фактический государственный переворот, поддержанный организацией массового движения с целью придания легитимности (прежде всего – молодежного); смена поколений элиты с отстранением старой партийной номенклатуры; декларация либеральных экономических реформ как альтернатива предшествующей политике; выраженный национализм; ориентация новых политических режимов на Европейский Союз и НАТО, пересмотр отношений с Россией во внутренней и внешней политике.

Обращает на себя внимание синхронность проведения революций, принадлежность стран к определенному региону, существенное сходство технологий реализации, что наводит на мысль о возможности внешних влияний. Однако ясно, что свести все дело к ним – значит существенно упростить его.

Главная причина революций – неэффективность и утрата легитимности режимов в условиях глобализации, использованная (внутренней оппозицией и внешними силами) для смены правящей элиты (и поколений лидеров) на постсоветском пространстве. Это позволило реализовать новую технологию переворотов. Ее новизна определяется сочетанием массированной информационной компании по дискредитации старой власти с одновременным навязыванием ей таких демократических процедур, которые она не способна обойти традиционными мерами (например, применением административного ресурса) в условиях направленной мобилизации сторонников оппозиции.

Приход оппозиции к власти в этих условиях легитимируется как защита демократии от ее противников.

Трудно говорить о власти в целом, поскольку она не едина (в ней представлено более консервативное и либеральное крыло). Выводы состоят в стремлении предотвратить подобный сценарий путем направленной системной мобилизации. Известно, что для того, чтобы победить революцию, надо «возглавить» ее.

Для этого необходимы рычаги и инструменты влияния, превосходящие традиционную практику административного ресурса, в частности – целенаправленная социальная политика, проведение диалога с политическими силами, их группировка в выгодном для элиты направлении (создание политических партий, общественных движений, изменение избирательной системы). Но главный ресурс власти – это ее эффективность и способность к самореформированию в условиях чрезвычайно глубоких и быстрых изменений в мире.

В результате такого переворота, если он состоится, власть перейдет не к либералам, а скорее к социалистически ориентированным (левым) элементам политического спектра. Это произойдет тогда, когда авторитарная модернизация утратит свой динамизм и вступит в стадию политической инерции. На этой стадии в действие могут вступить другие факторы – от нефтяных цен до раскола в элите.

«Бархатная революция» – это типичное порождение постиндустриального общества, когда имитация бунта оказывается зачастую эффективнее самого бунта. В классических тоталитарных государствах подобная тактика не эффективна, слишком легко подавить подобную «революцию» в реальной крови. Блестящий пример – Пражская Весна, одна из первых бархатных революций в Чехословакии, моментально раздавленная советскими танками.

Париж 1968 года тоже был классической «бархатной революцией», потерпевшей неудачу. С другой стороны именно методом «бархатной революции» в те же годы был скинут вполне диктаторский полуфашистский режим в Португалии. Методы ненасильственного сопротивления развивались и совершенствовались в течении последних сорока лет. И достигли своего триумфа в 1991 году. Большинство народных волнений, включая «Атмоду», развивались по одной схеме. Сильное недовольство властью части населения, появление альтернативного центра власти, куда стекаются все несогласные, перехват альтернативным центром полномочий официального, переход на сторону новой власти полиции и армии и затем выборы, окончательно прекращающие период двоевластия.

Таким образом, мы рассмотрели понятие «бархатной революции» и привели несколько ярких примеров ее применения в европейских государствах.

Необходимо отметить также, что Чехословакия, будучи самым структурно изменчивым европейским государством, пережила несколько «бархатных революций», которые меняли внутреннюю политику государства и делали некоторые серьезные поправки во внешней.